Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман - Лилия Максимова

Степан, который решил опробовать новый игрушечный пистолет с пульками, привезенный отцом Золотова из-за границы, и уже «взял на мушку» ухо Задорина, совсем не ожидал столкновения с неподвижным объектом. Азарт погони не позволил Карнаухову затормозить, и он во всего маху врезался в беспечно потягивающуюся фигуру Лихаманова. Дуло пистолета, который Степка держал впереди себя на вытянутой руке, попало в карман расстегнутого Гришкиного пиджака, раздался жуткий треск… и Лихаманов стал похожим на кузнечика.

– Опаньки! – громко произнес свое любимое междометие новоявленный представитель мира насекомых, и Степка побелел, как полотно.

Лихаманов удивленно оглядел свой пиджак, который распоролся по заднему шву вплоть до воротника, уцелевшего только чудом, и повернулся к обидчику. Класс затих. Кто-то рискнул хихикнуть и тут же подавился своим смешком. Всем своим могучим торсом Гришка навис над Карнауховым:

– Стэп, ты представляешь себе, что ты только что натворил? – зловеще спросил он, после чего Степка стал казаться еще тщедушнее, чем раньше. – Ты же подписал себе смертный приговор, врубаешься?

– Гриша! Дак, я же не нарочно!

– Это тебя не спасет! – с глубокой убежденностью заверил его Лихаманов и стал закатывать рукава. – Знаешь, что со мною мать сделает из-за этого пиджака?

Вопрос, видимо, оказался чисто риторическим, и Лихаманов тут же проорал на ухо обидчику:

– Она же убьет меня! То же самое я сделаю с тобой!

В ожидании кровопролитной развязки, окружающие затаили дыхание. Рассвирепевший Лихаманов поднес сжатый кулак к зажмурившемуся Степке и вдруг почувствовал чью-то руку на своей спине, как раз в том месте, где совсем недавно был пиджак, а теперь, сквозь прореху, проглядывала синяя рубашка.

– Я могу зашить, – спокойно произнесла Лиза, «на глаз» оценивая масштаб нанесенного ущерба.

– Чево? – рявкнул обернувшийся к новенькой Лихаманов, и стекла в кабинете жалобно звякнули.

Неразжатый кулак теперь был направлен в сторону Лизы, но та лишь пожала плечами и резонно заметила:

– Всего-то шов разошелся! Это несмертельно, но если ты подерешься – то можешь и воротник оторвать, тогда починить будет гораздо сложнее.

Онемев, Гришка уставился на Лучинскую, забыв на минуту о Степке, который незамедлительно выскочил из класса.

Лиза склонила голову набок:

– Снимай пиджак и сбегай в кабинет труда за иголкой и ниткой. Я еще плохо разбираюсь в школьных лабиринтах. – Она помолчала и, чтобы преодолеть Гришкину растерянность, привела последний аргумент. – Я не очень-то люблю шить, но, поверь мне, делаю это хорошо.

Это внезапное откровение заставило Лихаманова дрогнуть. Его губы искривились и вдруг разъехались в широкой улыбке.

– Ну, подруга, ты даешь! – усмехнулся он и снял пиджак, доверив его Лизиным заботам.

Одноклассники отерли взмокшие от волнения лбы, а Гришка отправился за нитками.

На последней парте, сделав глубокий вдох, Олег Клементьев признался соседу:

– Если честно, я здорово испугался: Лихаманов же мог ее в порошок стереть! – он потер переносицу и виновато добавил. – Мы просто свиньи, что не вмешались.

К немалому его удивлению, Задорин чувства вины не испытывал. Руки Сашки были по-наполеоновски сложены на груди, а улыбка пересекала лицо от уха до уха.

– Мы бы и вмешались, если бы это было нужно, – невозмутимо пресек он самобичевания друга. – Но ты считаешь, ей требовалась помощь?

Слегка толкнув Олега в плечо, Задорин указал взглядом на Лизу, склонившуюся над шитьем.

– Ты видел, как она его? «Беги, принеси…» – Он довольно хмыкнул и откинулся на спинку стула. – Я восхищаюсь этой девчонкой!

Консервная банка, звонко отскакивая от асфальта, сделала очередной перелет от Сашки к Олегу и обратно. Дорога из школы домой казалась в три раза короче, потому что время тратили с пользой: парни оттачивали мастерство удара по импровизированному мячу, Лиза считала забитые голы.

– Ребята, а вы не знаете, откуда Евгения Юрьевна берет свои дополнительные задачи для самостоятельных работ? – спросила она задумчиво, в очередной раз сбившись со счета. – Я весь учебник перерыла: такого мы не проходили!

– А-а-а, – невесело усмехнулся Сашка, отправляя банку в сторону Олега, – и ты уже столкнулась с ее сумасбродством? Женечка у нас – просто непредсказуемый вулкан.

Клементьев принял пас:

– Она полагает, что мы должны тратить на решение ее домашних заданий весь световой день плюс надеяться на приятные сновидения о функциях и неравенствах.

– «Что может быть важнее математики?» – передразнил учительницу Задорин. – Можно подумать, это – ее единственное в жизни удовольствие! Знаешь, как она называет свои задачки, которыми «валит» на контрольных работах? «Это вам на сладкое», представляешь?

Вторая пародия на математичку получилась еще удачнее, чем первая, и все трое рассмеялись.

– Как же вы тогда выживаете? – поинтересовалась Лиза, стараясь продумать собственную стратегию.

Сашка фыркнул:

– Шутишь? Да у меня по алгебре одни «двойки», да и по геометрии выше «трояка» не бывало!

– Если бы не ее «сладкое», то я не имел бы ничего против математики. Но когда видишь это приторное блюдо в первый раз именно на контрольной… уф-ф-ф… – Олег потерянно развел руками. – Женечка говорит, что мы должны мыслить нестандартно, особенно ради «четверки» или «пятака».

Консервная банка оказалась в зоне досягаемости, и Лиза лихо отбила ее ногой.

– Ладно, принцип ясен. Прорвемся! – кивнула она, и энтузиазм в ее голосе выдал азарт от предстоящей борьбы.

Сашка даже остановился. «Интересно, может ли что-нибудь заставить ее спасовать?» – подумал он и выразил вслух давно вертевшееся на языке:

– А знаешь, ведь ты молодец!

– Ерунда! – беспечно отмахнулась Лучинская. – Должны ведь эти задачки где-то быть? Не в школьном учебнике – так где-нибудь еще!

Задорин мотнул головой:

– Да я не об этом. Пиджак, Лихаманов… помнишь? Это был высший класс!

Сашка поднял вверх большой палец, и Олег молча присоединился к нему. Лиза только пожала плечами:

– Мне просто жалко стало…

От столь кощунственного предположения ребята дружно открыли рты.

– Кого? Лихаманова? – поразился за обоих Клементьев.

– Не-а, его маму. Гришка каждый день что-нибудь рвет и пачкает, но утром приходит чистый и заштопанный. Я удивляюсь трудолюбию этой женщины!

– Угу, – проворчал Задорин. – Лучше бы она ему мозги заштопала! Озверел совсем!

– Ну, сегодня-то он – просто добрейшей души человек. И слова его – бальзам на раны: «Кто Лучинскую обидит – будет иметь дело со мной!» – добавил Олег басом Лихаманова.

– Да ладно вам, – смутилась Лиза. – Просто он «спасибо» по-другому говорить не умеет.

Сашка помедлил и решился:

– Кстати, на нас ты тоже можешь рассчитывать. – Лиза вопросительно подняла брови, и он пояснил. – В смысле… Если кто обидит…

Лучинская мягко улыбнулась.

– Спасибо, конечно, но кому это надо меня обижать?

– Вот здесь ты не права. Обижать в нашем классе умеют. – Задорин нахмурился и, как бы между прочим, взял из рук Лизы ее школьную сумку и забросил себе на плечо. – Белянская у нас – просто королева интриг: если захочет, то кому угодно жизнь подпортить может.

– Это точно, – подтвердил слова друга Клементьев. – В прошлом году она двух девчонок из класса «выжила».

– И как же? – с сомнением спросила Лиза.

Олег презрительно скривился:

– У Белянской и Золотова для провинившихся есть очень действенная мера пресечения: бойкот. Когда весь класс перестает с тобой разговаривать – это несладко.

Несколько секунд Лучинская размышляла над сказанным.

– А вы не боитесь, что за дружбу со мной Снежана и вас подвергнет опале? Кажется, я ей не слишком-то понравилась.

Ребята просмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Ты – что? До сих пор не поняла? – Сашка хмыкнул и попытался втолковать Лизе, как несмышленышу. – Мы же с Олегом с детского сада дружим, с яслей, можно сказать. Раньше мы вон там, за дорогой жили, а когда старый дом снесли – вместе в новый переехали. Жаль только, что в разные подъезды… Сама подумай: чего нам бояться? Хоть десять раз нам бойкот объявляй – мы друг с другом разговаривать не перестанем. А какой тогда смысл в бойкоте? – Он перевел дух и победоносно закончил. – А на Золотова с Белянской нам плевать! Нам с Олегом вообще никто не нужен… – и вдруг запнулся. – Ну, кроме тебя, конечно…

Мел в руке Белянской тоскливо замер и пририсовал закорючку к латинской букве неравенства, которое было написано на доске. Евгения Юрьевна нетерпеливо постучала по столу.

– Ну? И дальше? – выжидающе спросила она.